Уже на Московской кольцевой дороге неожиданно откуда-то выползла направляющаяся в сторону Москвы колонна танков. Мелькнула, прогремела рядом, после чего мы ее обогнали, и она осталась позади. Мы немножко так… озадачились, но почему-то даже мысли не возникло, что это не какие-нибудь летние учения, а попытка государственного переворота.

Потом, когда на Кутузовском проспекте вторую колонну танков обогнали, мы слегка задумались, хотя нас никто не останавливал. А вот когда приехали в Белый дом, совершенно пустой, да еще в кабинете вместо программы новостей услышали знакомые с детства звуки «Лебединого озера», а потом сообщение о создании комитета ГКЧП, то уже всё поняли. Схватили мы с Виктором Васильевичем что было под рукой: по-моему, пишущую машинку, факс, еще что-то, и на этой же машине сначала в центр Москвы вместе с танками приехали, а оттуда — навстречу танковым колоннам — вернулись в Архангельское сразу на дачу Ельцина. Кстати, сколько я сказок на эту тему потом прочел — и от Хасбулатова, и от Собчака, и от прочих. Все почему-то пишут, что Ельцин сначала страшно испугался и растерялся. Но это далеко от правды. Всё происходило иначе.

Заявляю со всей ответственностью, что Борис Николаевич не был напуган, хотя, может, в душе, как любой нормальный человек, и занервничал. Но виду не показал, собрался с мыслями и сразу пытался понять, что происходит, и получить по максимуму всю имеющуюся информацию. Очень быстро выяснилось, что Архангельское по периметру окружено спецназом КГБ — отрядом «Альфа». По территории этого комплекса маленькая речушка Десна протекала, забор стоял, и возле него в кустах ребята такие крепкие в форме и с оружием уже сидели и ждали команды.

Поэтому мы не стали терять время на то, чтобы пообсуждать, сидя в Архангельском, что к чему, а приняли достаточно на тот момент спонтанное решение — всем немедленно выдвинуться в Белый дом. Теперь, с высоты прошедших лет, я понимаю, что это было правильное решение, потому что команды задержать на даче к тому времени бойцам «Альфы» не поступило, и нашу колонну машин без всяких проблем выпустили из поселка. И это, я теперь уверен, была первая ошибка ГКЧП.

Когда я уже во второй раз за это утро уезжал в Москву, на дорогу к даче, где мы жили, выскочили оба моих мальчишки. Старшему сыну Сергею тогда пять лет было, а младшему Мише всего два годика. И с какими-то перепуганными такими глазенками они меня провожали, и такого никогда в моей жизни не было, поэтому это запомнилось. Как рассказывала потом жена, они ничего не понимали еще, но весь день сидели, как мышата, прижавшись к ней.

Они этого не помнят, а у меня навсегда отпечаталось: яркое солнечное утро, синее небо и два мелких мальчишки на пороге: увижу, не увижу… Признаюсь, было страшно. Чем это всё закончится, никто же тогда не знал.

Дальше прямо в машине по дороге в Белый дом я написал часть обращения Ельцина к народу, в которой дал конституционно-правовую оценку произошедшего. Как-то неожиданно для себя самого в голове практически в одно мгновение по памяти сложились все статьи Конституции, которые однозначно и убедительно доказывали, что в стране совершен государственный переворот. На этой конструкции строились все другие фразы и действия. Именно этот документ, а потом уже и сама декларация были подписаны президентом прямо на танке возле Белого дома.

И вот, я думаю, важным элементом позиции российского руководства в лице Ельцина и поддержавших его соратников была быстрота юридических действий. Хотя к тому моменту ГКЧП перекрыл нам все каналы связи (интернета тогда не было, а телефоны, факсы и все прочее, естественно, оказались для нас недоступны), почему-то по-прежнему действовала фельдсвязь. Видимо, забыли в суматохе. И мы просто с фельдъегерской службой первые указы и первые обращения президента Ельцина к народу России сумели за пару часов по всей стране разослать, на все каналы телевидения.

И это была вторая ошибка ГКЧП и наш второй успех: победа, пусть не полная, но все же, в информационной войне, в информационном противостоянии.

Что было потом? Попытки взять ситуацию под контроль, решить, как будем действовать в данной ситуации. Были совещание за совещанием, подготовка к защите, выдача оружия.

Я сам с пистолетом Макарова ходил, правда, забыл, откуда он взялся. Но очень четко помню, как он у меня в кармане брюк болтался и своей тяжестью этот карман очень неудобно оттягивал. А я бегу куда-то и думаю: «Сейчас споткнусь, и эта штука сама стрельнет мне в ногу. Вот весело будет». Поэтому я так аккуратненько пистолет из кармана вытащил и положил под диван в кабинете.

Шли часы. Ничего не происходило. Все мы ежеминутно ждали штурма, особенно ночью. Готовились к нему.

Каждое правительственное здание, Дом правительства и Верховного Совета на Краснопресненской набережной в том числе, кстати тогда относительно новый, лет за десять до этого построенный, было оборудовано современным бомбоубежищем.

Ельцин принял решение спуститься в бомбоубежище и дал команду, кто должен туда с ним последовать. Помню, как по лестнице Лужков с супругой спускались, как Хасбулатов шел ступенька за ступенькой с потухшей трубкой во рту.

А я, хотя и входил в число «избранных», помчался в кабинет еще за какими-то бумагами, и поэтому в бомбоубежище не попал. Вернулся в подвал, а они изнутри уже дверь закрутили. Как отсек в подводной лодке. Я поскребся тихонько в эту железную дверь, даже постучал немного. Никто меня не услышал. Ну, я постоял, постоял одиноко и вернулся к себе в кабинет.

А там жизнь бьет ключом. Кто-то бегает, кто-то ходит, кто-то разговаривает, кто-то кричит, кто-то спорит, кто-то оружием гремит. Все вокруг бурлит, и толпа уже огромная собралась. Сижу и думаю про себя: «И чего мне теперь делать?»

Сидел, сидел, ничего не придумал, вышел на улицу и растворился в этой толпе. Наверное, это было тогда правильное решение с точки зрения безопасности. Может быть, на улице было даже более безопасно, чем в бомбоубежище.

Покрутился там, потом вернулся, потом еще раз на улицу вышел, потом снова в Белый дом. И помнится, что где-то со второй на третью ночь я познакомился с Мстиславом Ростроповичем. Сначала мы встретились на первом этаже. Помню, что там еще охрана была. А потом мы с ним сидели где-то на крыше. И Ростропович уже был с автоматом. Такая картина, трогательная и немного нелепая. Сидит на крыше маленький человек, интеллигентный до безумия. Видно, что оружия в руках никогда не держал. А он все-таки держит автомат, потому что намерен защищать свободу.

Я недавно где-то фото его с этим самым автоматом увидел. Странно так было смотреть. А вот в тот день странным всё это не казалось. Ничего такого удивительного. Просто музыкант Ростропович с автоматом, а я, юрист, с пистолетом Макарова. Всё нормально… И, Господи, сколько мы с ним там всего важного и нужного проговорили. Мне кажется, что даже подружились. Потом, кстати, я был у него в гостях в Америке.

Но вот эта бессонная ночь, вооруженный Ростропович, заполненное людьми бомбоубежище, долгое ожидание штурма, страх, просто зримо висящий в воздухе над толпой, ощущаемая всем телом объединяющая нас энергия, энергия решимости, которая заряжает, заводит, заставляет забыть о страхе и чувстве самосохранения… Это останется со мной навсегда.